Категориальное
значение глагола как части речи составляет обозначение действия в его
процессуальности. В лексико-семантической основе глагола наряду с номинацией
процессуального действия заложены определенные параметры, характеризующие
именно живое действие: соотнесенность с его производителем, а в ряде глаголов с
определенным объектом в его обобщенном представлении. Так, глагол йом- 1)
'смыкать, зажмурить', 2) 'закрыть, сомкнуть' по своей семантике предполагает
соотнесенность со строго определенным субъектом, наделенным уже заданным
объектом – глазами (в первом своем значении), ртом и ладонью (во втором
значении). Эти и сходные синтаксические потенции однозначно вытекают из самого
лексического значения глагола, имплицитно «записаны» в нем таким образом, что
носитель языка, осмысливая содержание глагола на собственно
лексико-семантическом уровне, одновременно воспроизводит и их.
Процессуальность
несовместима с предметностью, составляющей категориальное значение имени
существительного. Соответственно осмысление действия как процесса, характерное
для глагола, уже само по себе исключает возможность его понимания как предмета,
и наоборот. В силу этого глагол без соответствующего
оформления даже как лексема не может стать именем существительным (и наоборот),
хотя действие в принципе может быть осмыслено не только как процесс, но и как
предмет (ср. уйын 'игра' и уйна- 'играть', үлем 'смерть'
үл-
'умирать', а также шау-шыу 'гвалт, шум' и т. п.). Эти две части речи
полярно противопоставлены друг другу даже на уровне лексико-семантическом, в том числе и в виде корневых морфем. Поэтому
собственно глагольная лексема (а не имя действия, образованное от нее), в
отличие от всех остальных частей речи, не субстантивируется, тем более в своих
спрягаемых грамматических формах, являющихся морфологическими разграничителями.
Действие,
выражаемое глаголом, в известном смысле может быть рассмотрено как признак
предмета. Но его процессуальность, динамичность не совместима с номинацией
признака, передаваемого другими частями речи, в частности именем
прилагательным, характеризующим статический признак. Соответственно
глагольная лексема противопоставлена и частям речи, выражающим признак предмета.
Противопоставлена она и всем остальным частям речи. В данном случае также
обоюдно исключена возможность конверсии. Таким образом, глагольная лексика
вообще непроницаема. Правда, глагол необычайно широко используется для
образования других частей речи, как и наоборот. Но это возможно исключительно
при условии, если он принимает соответствующую словообразовательную форму.
Другие части речи вовлекаются в ряды глагола при таком же строгом условии,
однозначно характеризующем производное слово только как глагол.
В
отличие от других частей речи глагольная лексика непроницаема и для прямых
иноязычных заимствований, в том числе и глаголов, которые в необходимых случаях
используются лишь в качестве производящей основы, неизбежно принимающей
глагольную словообразовательную форму. И это вовсе не потому, что глагол не
нуждается в них, а исключительно по незыблемым законам глагольной морфологии.
Морфологически
не охарактеризованы лишь корневые глаголы, насчитывающие максимум 600 морфем, и
производные сложные глаголы, образованные с их помощью за счет других частей
речи и иноязычных заимствований. Все остальные глагольные лексемы, составляющие
половину глагольной лексики, насчитывающей минимум 15 000 стабильных слов, уже
в своей словарной форме отмечены глагольными словообразовательными морфемами,
однозначно характеризующими их с точки зрения категориальной принадлежности.
Независимо
от того, имеет ли лексическая основа глагола словообразовательную форму глагола
или нет, она немыслима вне грамматической системы глагола. Глагол, как лексема,
выделяется, собственно, лишь теоретически. И то весьма условно. Правда, лексическая основа глагола внешне, т. е. графически,
совпадает с формой 2-го лица ед. числа повелительного наклонения, которая,
однако, на деле немыслима без формального выражения – императивной интонации,
местоположения глагола в предложении, структуру и семантику которого она
предопределяет, эллипсиса подлежащего. Это совпадение, по существу, является
лишь омографическим. Глагольная лексема принципиально не может быть вне системы
словоизменения. Это и естественно. В глагольной лексеме обозначаемое действие
представлено лишь в крайне абстрагированном его выражении, вне пространства и
времени. Между тем, живое действие, как бы оно ни было абстрагировано от
неисчислимого множества его конкретных разновидностей и проявлений, не может
быть вне этого измерения, вносимого как раз грамматическими категориями
глагола, специально предназначенными для уточнения конкретных условий его
проявления.
Глагольная
лексема включает в себя лишь то, что обще всем глагольным словоформам, которые
можно образовать от нее, тогда как каждая словоформа по-своему уточняет и
конкретизирует это применительно к данным условиям. Именно грамматическая
система глагола, его собственно грамматические категории «оживляют» действие,
названное лексической основой глагола в самых общих чертах. Формальное
выражение действия как действия по существу достигается именно этим, хотя
носителем собственно лексического значения и продолжает оставаться только
лексема, за которой оно закреплено на общих основаниях, характерных для всех
частей речи. С этой точки
зрения глагольная лексема обнаруживает изоморфизм с содержанием корня в составе
однокорневых производных слов, объединенных тоже высокоабстрагированным
константным компонентом значения.
Каждая
из этих категорий по своему уточняет и дополняет лексическое содержание глагола
применительно к данному его употреблению, благодаря чему глагол приобретает
способность выразить отдельное действие в конкретном его проявлении с указанием
даже конкретного его исполнителя (я, ты, он, мы, вы, они), его реальности,
нереальности, времени совершения по отношению к моменту речи и т. д.
Еще
до поступления в распоряжение собственно грамматической системы глагола его
лексическая основа может быть уточнена по содержанию с самых разных точек
зрения, характерных для глагола. При этом ее константное значение наподобие
содержания корня в составе однокорневых производных слов не меняется
сколько-либо существенно, а лишь модифицируется на том же
лексико-семантическом, а не грамматическом уровне, хотя и производится в
грамматически организованном порядке, т. е. с помощью специальных форм.
Примерно такую же модификацию допускают частично и существительные, принимая
определенную лексико-грамматическую форму, ср. брат – братик, братец,
братва; друг –- дружок, дружище', дом– домик, домище; сила – силища,
силенки, а также прилагательные, изменяясь по степеням сравнения: умный –
умнее, умнейший; главный – главнее, (наи)главнейший.
Лексико-семантическая
модификация глагольной лексемы характеризуется чрезвычайной разветвленностью,
не укладывающейся ни в какие схемы глагола (вроде аспектов или способов
глагольного действия) языков иных систем. Вне зависимости от своей
разнородности их объединяет одно: исходная глагольная лексема при всякой ее
модификации в конечном итоге удерживает свое константное лексическое значение, лишь
видоизменяет его. В то же время любое это видоизменение, как бы оно ни было
минимальным, в конечном итоге нарушает тождество глагола как лексемы.
Модификация
каждый раз так или иначе дает относительно автономную производную лексему, не
говоря уже о том, что она нередко приводит к резким семантическим сдвигам,
когда между исходной основой и обновленной ее разновидностью смысловая связь
угадывается лишь с трудом: ср. ау- 'валиться, опрокидываться' и ауыр-
'болеть'; арх. һөр- 'гнать' и һөрт- 'вытереть',
һөрөн- 'спотыкаться' и т. п. Иными словами, здесь мы
имеем дело так или иначе со своеобразным внутриглагольным словообразованием,
если даже в некоторых случаях (типа аҡ- 'течь', ағып ят- 'течь',
атып ултыр- 'течь') трудно говорить о сколько-нибудь существенном
изменении именно самого лексического значения исходной глагольной основы.
Такова, в частности, модификация исходной глагольной лексемы аналитическим
способом, именуемая обычно видообразованием. К ней примыкает по характеру ныне
непродуктивная по сути аффиксация типа көлөмһөрә-
'улыбаться', йокомһора-
'испытывать сонливость', ҡараштыр- 'посматривать',
уҡыштыр- 'читать время от времени'.
По
своей сущности сводится к внутриглагольному словообразованию и вся система
залоговой модификации исходной лексической основы глагола, исключая разве формы
страдательного залога, образуемые от исходной основы глагола в рамках ее же
лексического значения (ср. ал- 'взять' и алын- 'быть взятым' и т.
п.). Во всяком случае, значительное большинство форм косвенных залогов в их отношении
к лексическому значению своей производящей основы являет собой относительно
автономные производные лексические единицы, как это косвенно подтверждает давно
устоявшаяся традиция включения их в словари в качестве заглавных слов на общих
основаниях.
Особую
модификацию глагольной лексемы представляет образование от нее форм модальности
типа бара ал- 'мочь пойти', барып бул- 'быть в состоянии пойти', барғым кил- 'хотеть пойти'. В этом случае действие, выражаемое
модифицируемой лексемой, становится всего лишь объектом другого действия (мочь,
хотеть и т. п.), составляющего ведущее содержание образуемой формы, которая
лишь в целом выступает в грамматической системе глагола на правах единой
лексической основы глагола, принимая грамматические формы наклонений, времени,
лица и числа, деепричастий, причастий и даже имен действия на общих основаниях:
бар- 'идти' – бара ал- 'мочь идти': бара алманым 'я не мог
идти', бара ала инем 'я бы мог идти', бара алабыҙ 'мы можем
идти', бара алһаҡ 'если сможем пойти', бара алмағас
'поскольку не мог идти', бара алмайынса 'не будучи в состоянии
идти', бара алмаған (кеше) '(люди) не сумевшие идти', бара алыу
– имя
действия, бара алыусы – имя деятеля.
Таким
образом, происходит своеобразное сложение, характеризующееся высокой
организованностью на собственно грамматических началах с ясно выраженным
модальным содержанием и тем не менее не имеющее прямого отношения к
грамматической категории наклонения. Об этом со всей очевидностью свидетельствует
сочетаемость рассматриваемых форм с формами как изъявительного, так и косвенных
наклонений. Не менее интересна возможность образования форм модальности чуть ли
не от всякой исходной глагольной лексемы и от огромного числа вторичных
глагольных основ, созданных при так называемом видообразовании и
залогообразовании.
Переход на ОГЛАВЛЕНИЕ (МОРФОЛОГИЯ)